Презумпция здравого смысла
За свою жизнь Аркадий Мигдал успел сделать очень много. При этом он никуда не спешил, на практике доказывая правильность своего жизненного кредо: «смысл жизни не в том, чтобы прийти к цели кратчайшим путем, а в том, чтобы как можно больше почувствовать и увидеть по пути». На днях научная общественность отмечает столетний юбилей выдающегося советского физика.
В жизни Аркадия Бейнусовича теория часто опережала практику. При чтении его научной биографии невольно возникает ощущение, что правильный порядок течения событий потерян: открытие резонанса в колебаниях нейтронов относительно протонов и присуждение докторской степени — 1943-й, публикация работы — 1944-й, экспериментальное подтверждение — 1947-й… Впрочем, для теоретической физики это, наверное, типично – здесь решение фундаментальных задач перспективно как нигде: как гласит научная мудрость, нет ничего практичнее хорошей теории. Это отлично понимал Иван Курчатов — в своем прикладном Институте атомной энергии он вверил Мигдалу особый «сектор 10», разрешив заниматься сугубо теоретическими исследованиями. Результат «эксперимента» более чем оправдался: построенная группой Мигдала теория конечного гетерогенного реактора существенно повысила управляемость процесса получения энергии, а решенная задача о поглощении излучения средой при многократном рассеянии стала основой для выработки рекомендаций по радиационной защите персонала.
Кроме этих разработок в активе ученого – десятки выдающихся работ: теории дипольного и квадрупольного излучения ядер, теория ионизации атомов, вычисление моментов инерции четных и нечетных ядер, изучение поляризации вакуума в сильных магнитных полях… Одна из самых ярких – созданная в 1954—1955 годах теория так называемого тормозного излучения, которое рассеивает заряженная частица в электрическом поле. Отдельные аспекты этого процесса к тому времени были достаточно хорошо изучены: Тер-Микаэлян объяснил влияние поляризации среды, Ландау с Померанчуком – многократное когерентное рассеяние. Однако все имевшиеся описания носили качественный характер; построить же количественную теорию даже не пытались – слишком уж сложной казалась задача. Мигдал решил ее… на спор, да еще и создал для этого новый метод – квантовое кинетическое уравнение.
Наука, по мнению Мигдала, устроена достаточно просто: факты, соотношения между ними и толкование этих соотношений. Факты неизменны, соотношения постепенно уточняются, а толкования сменяют друг друга по мере появления новых знаний. В свое время на Мигдала произвела впечатление метафора Альбера Камю из его нобелевской лекции о том, что искусство шагает по узенькой тропинке между двумя безднами — пустотой и тенденциозностью. Аналогичные опасности физик видел и в науке, которая должна отыскать золотую середину между верхоглядством и догматизмом. Последний, как утверждал ученый, особенно опасен в развивающихся областях науки, где каждое открытие дает новые горизонты, и прогресс напрямую зависит от того, правильно ли выбраны направления дальнейших поисков.
Аркадий Бейнусович трепетно и серьезно относился к популяризации науки и просвещению общества. Особенно расстраивало ученого увлечение всевозможными паранормальными явлениями. «Суеверия и заблуждения — следствие поспешных выводов из неубедительных экспериментов», – утверждал он и тратил время и силы на то, чтобы показать далекому от науки читателю, каким должно быть исследование, чтобы к его результатам можно было относиться серьезно. «Я не отрицаю возможности существования непонятных явлений, — спокойно объяснял ярым поклонникам НЛО, спиритуализма и левитации. — Я двумя руками за их изучение, но только научными методами. Подобно тому, как юристы исходят из презумпции невиновности, здравый смысл должен исходить из презумпции отсутствия чуда. Не нужно доказывать, что нет странных, необычных явлений, нужно доказать, что они есть».
Многие коллеги не понимали, зачем теоретическому физику мировой величины писать популярные статьи для обывателей. Он сам тоже пытался ответить себе на этот вопрос. Дело в том, что серьезные специалисты редко знакомят широкую аудиторию с методами своей работы, а потом сами огорчаются, читая недобросовестные статьи. «Как много чудесного узнали бы читатели, если бы ученые считали своим долгом рассказать о красоте своей науки!» – восклицал Мигдал, первым подавая пример своим коллегам и ученикам.
А учеников у него было много. Физика элементарных частиц, атомного ядра, твердого тела, плазмы, реакторы и ускорители – список направлений, в которых трудились и трудятся последователи ученого, можно продолжать. Эта «школа Мигдала», как называли ее сами ученики, не похожа на научную школу в традиционном понимании: здесь нет объединяющей всех общей тематики, скорее – общая методология и преданность идеалам беспристрастного научного поиска. Делать настоящую науку сложно: гипотеза, экспериментальная проверка, отбраковка, новые гипотезы… «Это кажется столь же эффективным, как выметать лужу метлой, по обыкновению дворников, — шутил ученый. — И тем не менее через пару взмахов от лужи не остается и следа».
…«И академик, и герой, и мореплаватель, и плотник», — пушкинскими строками говорили о нем ученики. Ну, с «академиком», скажем, все понятно. «Мореплаватель» — это о его увлечении подводным плаванием: в спорте он был столь же сильным практиком, как в науке теоретиком — участвовал в создании отечественного акваланга, организовал и возглавил Федерацию подводного спорта СССР. «Плотник» — намек на его увлечение скульптурой, резьбой по дереву и ювелирным делом. Ну а «герой» – характеристика гражданской позиции ученого, который не жалел сил для спасения науки и ее служителей во времена гонений и нападок: в 1955 году подписал знаменитое «Письмо трехсот» с требованием прекратить уничтожение в СССР генетики, в 1981-м помогал спасти жизнь опальному Андрею Сахарову.
