Немного лирики о физике

Наверное, каждый из нас помнит из школьного курса физики удивительные постулаты Бора. Сегодняшний материал — об их не менее удивительном создателе. 7 октября исполнилось 125 лет со дня его рождения.

«Бедная мать!» — сочувственно вздыхали прохожие, глядя на необычную молодую женщину, которая что-то увлеченно рассказывала двум мальчуганам с застывшими гримасами на лицах. Неподвижный взгляд и открытый рот были неизменными у маленьких Нильса и Харальда Боров в моменты всепоглощающего сосредоточения, и это частенько давало повод незнакомым людям сомневаться в их умственной полноценности.

Младший Харальд вскоре стал производить впечатление всесторонне одаренного ребенка. А вот старший Нильс так никогда этому не научился. Его сокурсница Хельга Лунд, поступившая в университет, уже имея некоторый педагогический стаж, и считавшая себя умудренным опытом педагогом, навскидку оценивала способности своих одногруппников. Диагноз Бору она поставила неутешительный: «Этому юноше трудно будет даваться математика». Стоит ли говорить, что лекции по теории вероятностей в исполнении профессора Тиле, привыкшего изъясняться в вычурной манере, легко воспринимал один-единственный студент — тот самый, который в глазах «поднаторевшего педагога» выглядел полным тупицей…

Профессорская среда, в которой воспитывались братья Боры, делала свое дело. Регулярные дискуссии квартета «Четыре «Ф» в составе физиолога-отца, философа Харальда Хеффдинга, физика Кристиана Кристиансена и филолога Вильгельма Томсена давали обильную пищу для размышлений и укрепляли разительно общую для двоих склонность к сосредоточению. Но в то же время братья и кардинально различались. Младший Харальд был скор в суждениях — на его фоне старший Нильс казался тугодумом. Харальд был артистично насмешлив и нередко подтрунивал над Нильсом. Часто предметом шуток выступало их общее хобби — футбол. Его только недавно завезли из Англии, и отец не преминул отдать своих сыновей в футбольную команду. Младший полузащитник говорил о старшем, что тот хороший голкипер, только медлит с выходом к мячу.

Нильс же был улыбчиво незлобив и часто вместе с другими смеялся остротам брата. Он искренне любил своего Харальда. Это для него — тогда дошкольника — Нильс мастерил на уроке труда ящик для театра и спорил с учителем, не разрешавшим забрать «творение» домой. А поступив в институт, Нильс отказался пользоваться почетной студенческой привилегией — носить черную шапочку: ждал поступления брата.

А Харальду с легкостью давалось все: и математика, и скрипка, и футбол. В составе сборной Дании он даже выиграл «серебро» на Олимпиаде 1908 года. Такая разносторонность, однако, не на шутку тревожила родителей: отец считал, что обилие успехов может свидетельствовать о поверхностности натуры и неспособности достойно отдаться служению науке. Дважды кандидат на Нобелевскую премию, он возлагал надежды на старшего Нильса — вдумчивого и основательного. Впрочем, даже отец не выдержал испытание основательностью, которому подверг его любимый сын. Нильс непозволительно долго готовил свою магистерскую работу — уже успел защититься младший брат, на два года позже вступивший в ряды студентов, а старший все корпел и корпел в библиотеках, всесторонне изучая вопросы электронной теории, количество учебных курсов, монографий и журнальных статьей по которой все возрастало. И тогда отец отправил сына подальше от цивилизации, к знакомому сельскому священнику. Кроме того, Бор-старший надеялся, что сын научится сам оформлять свои мысли: до тех пор домашние по очереди выступали его личными секретарями  вопреки возгласам отца: «Перестаньте помогать ему так усерд­но, пусть он учится писать самостоятельно!»

Впрочем, как и во многих случаях, прозорливой оказалась мать незадачливого студента. После того, как школьником Нильс написал сочинение на тему «Использование сил природы в быту», в котором было единственное предложение («Мы в нашем доме никаких сил природы не используем!»), мать поняла, что все дело — в особенностях склада ума, которые не подлежат исправлению. Нильс Бор так никогда и не стал писать самостоятельно — на посту верного секретаря мать сменила жена, а ее — сыновья…

Изолированность от цивилизации оправдала себя многократно: уже через год после магистерской работы Нильс Бор защищал докторскую диссертацию по классической электронной теории. В той же сельской уединенности открыл он для себя Кьеркегора с его откровенно антинаучным: «Гений, по существу своему, бессознателен — он не представляет доводов». Кьеркегоровские «Этапы», которыми зачитывался начинающий физик, критиковал его учитель философии Харальд Хеффдинг — за пренебрежение естественными законами непрерывности развития и проповедование непостижимых скачков. Каждый этап по Кьеркегору — это не закономерно последующий период жизни; это резко очерченный период, перейти к которому можно лишь посредством скачка… Как знать, какую роль сыграли эти «Этапы» через четыре года — в интуитивном, «антинаучном» по тем меркам озарении Нильса Бора о непостижимых скачках электронов с орбиты на орбиту в резерфордовских атомах!

Да и мало ли какие счастливые случайности вывели этого скромного и упорного юношу на орбиту мировой известности — все складывалось как нельзя более кстати. Была сестра матери — тетя Ханна, первая в стране женщина — магистр физики, которая принимала активное участие в воспитании племянника. Был ревнивый университетский преподаватель физики Кристиан Кристиансен, вовремя отвадивший многообещающего студента от занятий полюбившейся тому философией — это Кристиансен дал Бору задание, выполнение которого забирало все силы и мысли: подготовить обзор по работам о радиоактивных превращениях (а это 1904 год, когда все относящееся к радиоактивности было абсолютно внове). Наконец, был активный и решительный физик-экспериментатор Эрнест Резерфорд, автор планетарной модели атома, который безоговорочно поверил молодому Бору. Он не переносил медлительных и теоретиков, а в ответ на недоуменные вопросы о том, почему он слушает Бора, отшучивался: «Потому что Бор — это другое… Бор — футболист!»

И, конечно, была безусловная любовь к истине, сочетаемая с детской непосредственностью  в ущерб чему бы то ни было. В школьные годы на него с непониманием смотрели одноклассники, когда он позволял себе отвечать на экзаменах не так, как написано в учебниках, если считал изложенное неверным («Шутка ли — ведь могла пострадать истина!»). Не понял его и великий открыватель электрона Джозеф Томсон, на стажировку в Кембридж к которому рвался и сумел попасть недавний студент Нильс Бор. Во время первого знакомства стажер указал корифею на ошибки в статье и смущенно заявил на ломаном английском: «Не правда ли, сэр Джозеф, как важно, что ошибки обнаружены!» Сам же Бор никогда не боялся показать свою некомпетентность — в этом он спустя много лет признался своему ученику Льву Ландау, который выспрашивал у учителя секрет его успеха.