Александр Хохотва: «Пока углепром не прекратит кормить тех, кто не работает, он не выйдет из кризиса»

Перспективные шахты, добывающие энергетический уголь, должны оставаться под контролем государства. Те, что выдают на-гора коксующиеся угли, нужно продавать. При этом глубоко убыточные предприятия лучше останавливать. Такую позицию отстаивают власти самой угольной в стране области — Донецкой.

О том, как задействовать внутренний резерв отрасли и вывести ее из длительного кризиса, мы беседуем с заместителем главы Донецкой облгосадминистрации Александром Хохотвой.

— Среди всех отраслей экономики угольная представляет собой традиционную головную боль. Почему так?

— Сама отрасль — это не головная боль, а гордость Украины, потому что обеспечивает энергетическую независимость нашего государства. Более 50% электроэнергии сегодня генерируют ТЭЦ, работающие на угле. Но то, что углепром находится в системном кризисе, правда. На наш взгляд, основная тому причина — финансово-экономическая несбалансированность предприятий. Государство сдерживало рост тарифов на электро­энергию за счет дешевого угля. Дотации полностью не компенсировали расходы горняков, и шахты не могли развиваться. У нас сегодня с 1 гривни реализованной товарной продукции 99 копеек уходит на зарплату. Потому что есть закон, в котором сказано: раз в квартал следует повышать тарифную ставку шахтерам, абсолютно не привязывая это к производительности труда и к другим экономическим показателям. То есть мы просто говорим: увеличивайте зарплату, потому что это закон. Организации не могут не выполнять этого требования, иначе будут иметь дело с прокуратурой, а председателям профсоюзных комитетов все равно, за счет чего поднимаются оклады — бюджетных денег или небюджетных.

В Украине чуть больше трети шахт дают 90% добычи. Все остальные — это «собесы», куда ходят на работу так называемые шахтеры за получением денег. Причем именно они первыми начинают возмущаться по поводу невыплаты зарплаты и неповышения тарифа. А предприятий, которые пашут, намного меньше, и их практически «обглодали». Вся эта братия, которая паразитирует, дает 100—200 тонн угля в сутки и кричит, что завалит страну углем. Как пример могу назвать шахты «Моспинская», «Лидиевка», «Петровская 4/21». Они за прошлый год дали 2,7% годовой добычи, но зато забрали у таких шахт, как им. Скочинского, «Южнодонбасская №3», 200 миллионов гривень и еще 40 — из бюджета, а роста нет.

Пока отрасль не прекратит кормить тех, кто не работает, она никогда не вый­дет из этой ситуации. То есть это внутренний резерв угольной промышленности страны. Но чтобы выполнить такую работу, нужна политическая воля. Как только начинаешь об этом говорить — сразу слышишь: но ведь это же электорат! Мы постоянно находились в каких-то выборах и не делали того, что нужно отрасли.

— Попытка ликвидировать, закрыть такие шахты уже предпринималась в 90-е годы…

— Да, я помню, когда возглавлял «Донецкуголь», было принято решение выделить хорошие на тот момент шахты в холдинг, а остальные закрыть. Технический директор «Донецкугля» Валентин Пудак был назначен генеральным директором компании, и как только туда перешел, то заявил, что эти предприятия перспективные и они завалят страну углем. С тех пор эти шахты болтаются под ногами, угля не дают, а деньги забирают у тех шахт, которые могли бы развиваться.

— На чем-то же основывались прогнозы о перспективности?

— На том, чтобы этим шахтам просуществовать как можно дольше. Потому что там есть директор, профсоюзы, а в городе, где расположены предприятия, — мэр, которому все равно, как горняки будут получать зарплату — как бюджетники, учителя или врачи. Ему главное — подоходный налог, 75% которого остается в местном бюджете. Поэтому руководство городов и возмущается, говоря, что это, мол, рабочие места, которые нельзя трогать. Это не те места, которые дают заработать шахтерам.

— То есть, по-вашему, альтернативы ликвидации шахт нет?

— Говорить сегодня о ликвидации шахт — это слишком громко, потому что денег нет ни на их закрытие, ни на развитие. Предыдущее руководство довело страну до ручки, наша казна была пуста, и только сейчас в казначействе намечается стабилизация.

Надо думать о консервации, приостановке глубоко убыточных производств. У нас в отрасли на сегодня 14,5 тысячи плановых рабочих мест не заняты, шахтеров не хватает. Вот на эти перспективные шахты и те, которые можно доработать с минимальной поддержкой государства, нужно переводить людей с безнадежных предприятий. Составить на убыточных объектах штатное расписание по расстановке специалистов, которые потребуются для откачки воды, проветривания, осмотра стволов. На мой взгляд, это не более 50—100 человек. А сегодня там 500—600 горняков и 30—40 горнорабочих очистного забоя.

— А где брать деньги на консервацию, кто будет этим заниматься?

— Я уже говорил о шахтах «Моспинская» и «Лидиевка», забравших 200 миллионов гривень у соседних шахт и 40 миллионов из бюджета, и там работают сотни человек. А если оставить на них по сто рабочих — это же другие расходы. Это будут деньги других шахт, которые входят в объединение, и из бюджета. Дадим им средства на консервацию — мокрую или сухую, какая потребуется по технологии.

Статус юрлица у такой шахты необходимо забирать, не нужны там директор и вся контора. А в структуре госпредприятия она будет как техническая единица, как автобаза или учебно-курсовой комбинат. Остаются лишь главный инженер, главный механик и энергетик, которые несут ответственность за решения, принимаемые по остановке шахты согласно проекту, который нужно будет сделать.

— Хотите сказать, что специальной структуры типа «Укруглереструктуризация» для закрытия шахт создаваться не будет?

— Конечно, нет. Наоборот, надо забирать у убыточных предприятий право управления, а зарплату работникам, оставшимся для обслуживания шахты, платить от объединения. Придать таким шахтам статус технической единицы, а не юридического лица.

— У донецкой власти есть собственная концепция развития углепрома. Насколько она отличается от разработанной в Министерстве угольной промышленности?

— Эти концепции мы сейчас синхронизируем. Замысел министерства — начать с реформирования структуры управления. А мы говорим, что делали это уже десять раз. У нас были производственные объединения, шахты-юрлица, потом — холдинги, конторы которых сидели без копейки. Что от этого изменилось? Увеличилось количество добываемого угля? Если мы сегодня опять начнем что-то объединять, менять структуру — все останется по-прежнему.

Надо заниматься болевой точкой отрасли — ценой продукции. Если сегодня она 580 гривень за тонну, а себестоимость — свыше 1000, кто эту разницу, более 400 гривень, компенсирует? Господдержка покрывает 180—200 грн. А остальное — прямой убыток. Попробуйте сказать любому бизнесмену: продавайте по ценам гораздо меньше рыночных, потому что так надо государству, — и компания просто при­остановит свою деятельность.

Мы предлагаем оценивать не количество тонн угля, поставляемого на электростанцию, а его калорийность. То есть платить не за тонну, а за килокалории. Если надо с чем-то сравнивать, то весь мир ориентируется на основной энергоноситель — газ. Его калорийность — 7,8—8 тысяч килокалорий. А у угля, который мы поставляем на электростанции, — 5,5 тысячи. Но если 8 тысяч килокалорий газа стоят, грубо говоря, 200 долларов, то 5,5 тысячи килокалорий должны стоить больше 100 долларов, а не 580 гривень.

Поэтому можно сказать, что страна на шахтерах все время выезжает, а еще рассказывают, что она дотирует отрасль. Это шахтеры дотируют страну.

— Это реально — перейти на расчеты за килокалории?

— Конечно. На электростанциях есть соответствующие лаборатории для проверки калорийности поставленного угля.

— Как вы относитесь к частному капиталу в угольной отрасли?

— Позволю напомнить, что бизнес уже забрал лучшие угольные предприятия. Никто же не купил шахту «Моспинская» или «Снежнянская», чтобы показать, как надо реформировать такие объекты. Поэтому некорректно говорить, что частные предприятия функционируют лучше. Безусловно, такая компания в убыток работать не будет и уголь задешево продавать тем более не станет. И никто ее заставить не может. В этом, конечно, есть преимущество — сами себе хозяева, у государства денег не берут, наоборот, платят за аренду, словом, нормальный бизнес.

И когда сегодня говорят о том, что мы приватизируем шахты в определенные сроки, возникает вопрос: а кто их купит? Я бы не купил сегодня ни одну шахту, даже если бы были деньги, потому что они убыточные. Несбалансированность вызвана, прежде всего, ценами на уголь, которые ниже мировых.

— Ну а если провести реформу цено­образования по калорийности?

— Тогда — да. Если отбросить все уже мертвое, что никогда не будет работать, и оставить перспективные предприятия, установить нормальную цену, сбалансировать, тогда они смогут взять кредит в банке.

— Есть ли перспектива у госу­дарственно-частного партнерства?

— Это надо попробовать.

— На каких условиях основывается это партнерство?

— Договорные условия. Но никакого типового договора вы не найдете. То есть в каждом конкретном случае заключается индивидуальное соглашение.

— А гарантии инвестору какие?

— Договор, подпись двух юрлиц.

— Как вы относитесь к полноценной приватизации в отрасли?

— Я бы энергетическую независимость страны в частные руки не отдавал. Перспективные шахты и еще способные работать нужно объединить, как мы и предлагаем, в вертикально-интегрированную компанию с теми генерациями, которые имеют государственный пакет акций. Контрольный пакет оставался бы в руках государства.

А если отдать частникам, то где гарантия, что не начнутся опять веерные отключения электроэнергии? Тогда люди не искали собственника, а шли к власти и спрашивали: почему нет света? И нас на вилах могут вынести из власти — всех.

— Тем не менее о приватизации генерации тоже активно ведутся разговоры…

— Да, ведутся, но я бы тоже этого не делал. По крайней мере, 51% акций я бы оставил у государства.

Вот шахты с коксующимся углем надо продать, потому что этот бизнес уже давно частный. И когда предприятиям, добывающим такой уголь, выплачивается государством дотация, это означает, что госпомощь на самом деле получают меткомбинаты, покупающие уголь по низким ценам у таких шахт.

— По-вашему, это эффективно — оставить энергетику государственной?

— Все говорят, что выход — это приватизация. Но, кстати, два года назад был период, когда частные шахты снизили объемы добычи. А в прошлом году уменьшились показатели государственных предприятий. Шахта с момента постройки работает ритмично и хорошо 15 лет, а потом необходимы глубокая реконструкция, вложение денег. Сейчас наступают эти 15 лет у частных объектов. Например, у «Красноармейской-Западной», где сегодня производительность упала на 7 тысяч тонн в сутки. Потому что не было своевременного развития, а пользовались тем, что подготовило еще государство. Посмотрим, пусть пройдет этот срок, и если частник удержит объемы добычи угля — честь ему и хвала.

— Александр Иванович, а если вдруг неперспективные с точки зрения Мин­углепрома шахты кого-то заинтересуют, вы их продали бы?

— Да, пожалуйста! Только я не верю, что они могут заинтересовать серьезного инвестора. Потом все проблемы переложат на плечи государства в виде долгов по зарплате и во все фонды. Помните компанию «Карбон» — с какой помпой мы открывали шахту «Воскресенская»? Сегодня она брошена, вода из выработок не откачивается, и чем это закончится — неизвестно. Долги по зарплате на «Карбоне» — более 15 миллионов гривень. При этом решение его финансовых проблем легло на государство путем возврата имущества на баланс предприятия Минуглепрома. Кроме ликвидации задолженности по заработной плате, государство должно обеспечить законное право шахтера на получение бытового угля.

Если уж государство не в состоянии потянуть шахту и там нет запасов, которые можно вынимать с эффективностью, то никакой частник ничего не сделает. Да грамотный бизнесмен и не возьмется за это. А если кто собирается деньги в карман положить и потом смыться, то это как раз для него…

— Какие первостепенные шаги необходимо предпринять в отрасли?

— Государство делает эти шаги. По крайней мере, есть моменты стабилизации. В июле объемы добычи выросли на 35 тысяч тонн в сравнении с аналогичным периодом прошлого года. То есть удалось приостановить падение. Вводятся новые лавы — на «1/3 Новогродовка» сдали лаву, которая дает сегодня 2,5 тысячи тонн угля за сутки, а в честь 75-летия стахановского движения она добыла 4 тысячи тонн. И это одна лава! Вот такими нужно заниматься. Зарядили новые лавы на «Шахтерской-Глубокой», «Прогрессе», «Новодонецкой». Ситуация в отрасли понемногу улучшается.

Официально

Юрий Ященко
Министр угольной промышленности Украины

— С целью повышения инвестиционной привлекательности предприятий важным является и реформирование организационной структуры управления угольной промышленностью для предоставления опорным шахтам (шахтоуправлениям) статуса юридического лица. Уже действует пилотный проект, предусматривающий реорганизацию ГП «Снежноеантрацит», ГП «Торезантрацит» и ГП «Шахтерскантрацит» путем создания на их базе соответствующих шахт и шахтоуправлений в составе производственного объединения по добыче угля. Другой проект прорабатывается с Луганской облгосадминистрацией и отраслевыми профсоюзами.

Александр Хохотва

Родился 7 июня 1952 года в Донецкой области.

1974 год — окончил Донецкий политехнический институт по специальности «электрификация и автоматизация подземных горных работ».

1974—1977 гг. — преподаватель горного ПТУ №1 в Донецке.

1977—1986 гг. — горный мастер, помощник начальника участка, заместитель начальника участка, начальник участка, заместитель главного инженера по производству шахтоуправления им. газеты «Социалистический Донбасс» (Донецк).

1986—1994 гг. — исполняющий обязанности главного инженера, главный инженер, начальник донецкой шахты «Глубокая».

1994—1996 гг. — директор шахты «Трудовская» производственного объединения «Донецкуголь».

1996—2003 гг. — генеральный директор — глава правления государственной холдинговой компании «Донецкуголь».

2003—2004 гг. — директор департамента угольной промышленности Министерства топлива и энергетики Украины.

2004—2005 гг. — президент ОАО «Национальная акционерная компания «Уголь Украины».

С 2006 года занимает должность заместителя главы Донецкой облгосадминистрации.

 Заслуженный шахтер Украины. Награжден почетными знаками «Шахтерская слава» I, II степеней, орденом «За заслуги» III степени, нагрудным знаком «Шахтерская доблесть» III степени, почетной грамотой Министерства топлива и энергетики Украины.