Сконструировать человека

Еще недавно это казалось фантастикой. Теперь может стать скорым будущим. Вопрос — каким?

Если достижения науки позволят наделять ребенка интеллектом, силой или способностями, кто из пап и мам устоит перед таким соблазном? Тем более, если для этого специалистам будет достаточно произвести некие генетические манипуляции с эмбрионом еще до рождения младенца. И что станет в таком случае с нынешним несовершенным человечеством?

На эти вопросы отвечает книга «High Hume (биовласть и биополитика в обществе риска)», выпущенная в соавторстве докто­ром биологических наук Валерием Глазко (Москва) и доктором философских и кандидатом биологических наук Валентином Чешко (Харьков). High Hume здесь означает высокие социогуманитарные технологии по аналогии с известным термином High Tech.

Новое издание является продолжением первой совместной работы ученых — книги «Опасное знание» в обществе риска». Она была посвящена удивительным метаморфозам современной науки. Из благородной деятельности, которая в основном приносит человечеству пользу, она превратилась в фактор, представляющий экзистенциальный риск. То есть вероятность такого изменения механизмов эволюции разумной жизни на Земле, которое способно поставить под вопрос если не само существование человечества, то сохранение его в нынешнем виде.

И если раньше причиной риска было недостаточное развитие технологий, то в современном обществе риск порождается избыточностью прогресса технологий при очевидной неспособности общества и культуры его контролировать и управлять им.

Первая работа соавторов вызвала столь живой общественный резонанс, что Валерий Глазко предложил подготовить вторую книгу двойного назначения. С одной стороны, это философский и методологический анализ Hi-Hume-технологий, с другой — учебное пособие для вузов.

На каких китах покоится жизнь? 

В книге «High Hume (биовласть и биополитика в обществе риска)» соавторы пытались выяснить, какие именно элементы существования человечества составляют основу стратегии его выживания. Благодаря чему наша цивилизация, несмотря на все исторические катастрофы, существует как целое до сих пор?  На каких китах покоится разумная жизнь на нашей планете?

Первый элемент — биологическая адаптация к окружающей среде. Те изменения генетического кода, те случайные мутации ДНК, которые дают своим носителям лучшие шансы выжить, оставить потомство, передаться из поколения в поколение и распространиться в популяции.

Второй элемент — культура, которую также можно рассматривать как приспособление человека к миру, в котором он живет. Это изменения в поведении личности, которые могут передаваться по наследству, хотя и принципиально другим путем — с помощью воспитания, обучения, письменных традиций и так далее.

Третий элемент — это технологии. Если культура направлена на внутренний мир человека, приспосабливая наше поведение к реальности, то разного рода технологии, начиная с первых изобретений homo sapiens,  изменяют саму реальность, приспосабливая ее к нашим интересам и потребностям.

На протяжении всего существования нашей цивилизации система из этих трех взаимовлияющих элементов находится в состоянии более или менее определенного равновесия. Однако в конце ХХ века произошло радикальное изменение ситуации — технологии начали влиять и на биологическую, и на социо­культурную эволюции. Так, методы генной инженерии позволили изменять генетический код человека по заранее намеченному плану и с определенной целью. А разного рода способы информационного воздействия дали возможность влиять и на индивидуальное, и на групповое поведение человека.

В результате предметом Hi-Hume-технологии стало конструирование человека — как биологического вида, так и его сознания. Человек вступил в эпоху технологий управляемой эволюции. 

Система выживания человечества — биология, культура и технологии — стала асимметричной и крайне неустойчивой. 

Произнося пророческие слова о том, что «Земля — колыбель человечества, но нельзя вечно жить в колыбели», Константин Циолковский имел в виду выход в космическое пространство. Однако сейчас это высказывание приобретает дополнительный  смысл. Что ждет нас, выходящих из периода детства? Сможет ли человечество управлять собственной эволюцией на основе свободного выбора и полной ответственности за последствия? Об этом мы беседуем с Валентином Чешко.

Во многом знании…

— Валентин Федорович, на фоне реальных проблем нашей сегодняшней жизни описанные вами Hi-Hume-техно­логии кажутся относящимися скорее к сфере фантастики…

— Это иллюзия. Не буду говорить о методах манипуляции сознанием, которым мы подвергаемся с помощью рекламы, пропаганды, PR и так далее. Приведу несколько примеров из генной инженерии, близкой мне, генетику по первому образованию. Есть две возможности изменить жизнь человека с ее помощью.

Во-первых, уже сейчас можно повлиять на соматические, неполовые клетки человека для лечения разного рода заболеваний без передачи новых свойств будущим поколениям. Примером может служить история девочки из США, заболевшей наследственной лейкемией тяжелой формы. Ей спас жизнь бывший харьковчанин Юрий Верлинский, который к тому времени уже работал в Чикаго, в Институте репродуктивной генетики. Он отобрал у матери девочки несколько яйцеклеток, методом искусственного оплодотворения получил эмбрионы, выбрал из них тот, который не нес гена лейкемии, и дал ему «путевку» в жизнь. В результате у женщины родился здоровый ребенок, тоже девочка, которая стала донором стволовых клеток пуповинной крови для старшей сестры. Теперь все живы и здоровы.

Во-вторых, существует возможность влиять непосредственно на половые клетки, наследственный материал, в результате чего родится ребенок с запрограммированными генетическими последствиями. Например, он будет физически сильнее, умнее или более приспособленным к определенной профессии.  Это серьезнее. Ведь таким образом делается необратимый шаг — новое свойство становится воспроизводимым в поколениях. Пока в большинстве стран мира такого рода манипуляции с генами человека  запрещены, однако во все большем масштабе они используются для производства геномодифицированных растений и животных. От обогащенного витаминами «золотого» риса до породы коз, ДНК которых содержит ген, кодирующий белок грудного женского молока.

Генная терапия — достаточно дорогая вещь. Если она и в дальнейшем будет доступна  немногим, то нет гарантии, что человечество не начнет распадаться на два биологических вида – обычные и «улучшенные», геномодифицированные люди.

— А если генетическое «усовершенствование» станет доступным широким массам и все захотят стать умнее, сильнее, здоровее и красивее?

— В этом случае траектория будущей эволюции человека становится непредсказуемой.  Есть фантастический рассказ о том, как произошла некая генетическая ошибка, и в результате все люди постепенно стали крокодилами. Шутка шуткой, но при таких  возможностях наука и технология утрачивают право на ошибку. Один известный биолог, пытавшийся убедить власти времен СССР финансировать генетические исследования, говаривал: «Что такое атомная бомба? Она распадается. Что такое биологическое оружие? Оно размножается». Здесь мы подходим к теме экзистенциального риска.

— Наверное, эксперименты сначала будут вестись в локальных масштабах. Но сможем ли мы остановиться?..

— Главное свойство экзистенциального риска — его необратимость. Даже если в результате генетического «улучшения» человечество или его часть уцелеют как разумные существа, наше мировосприятие изменится. Выражаясь научным языком, величина экзистенциального риска монотонно стремится к единице. Другими словами, если при неких генетических манипуляциях существует вероятность необратимого события, то чем дольше происходит процесс, тем с большей вероятностью это событие произойдет. Пока человечество с экзистенциальными рисками справлялось, управляя ими, создавая правовые, экономические и прочие механизмы регулирования проведения рискованных экспериментов или применения рискованных технологий. Но эта стратегия не сводит риск к нулю.

— А может этому риску быть некое естественное препятствие? Например, оказалось, что при клонировании животных рождается много больных экземпляров…

— Действительно, есть вероятность, что некоторые опасные технологические схемы неосуществимы. Например, все генетические эксперименты по очищению генофонда населения от «нежелательных элементов», которые проводились в 30-е годы не только в фашистской Германии, но и в США, Швеции, были неэффективными. Существовало естественное препятствие в виде законов генетики, в соответствии с которыми рецессивные признаки устраняются из популяции достаточно медленно. Однако трудности могут иметь лишь преходящий характер. Ныне существуют технологии генетической инженерии, которые куда более эффективны. И вызывают куда меньше моральных возражений, чем программы «улучшения человечества» 30-х годов прошлого века. Что касается клонирования животных, я вполне допускаю, что в конечном итоге проявившийся недостаток будет обойден.

Кроме контроля за использованием схем проведения экспериментов, есть вторая возможность управления риском — сделать его обратимым. Но здесь подстерегает другая опасность. Мы можем ликвидировать тот или иной фактор риска, но по определению это будет средство, которое может и должно порождать риск более высокого уровня сложности и действенности. Например, применив в свое время антибиотики, мы спасли миллионы жизней, но запустили тем самым процесс эволюции микроорганизмов и гонку фарминдустрии.

— Но миллионы жизней все-таки спасли…

— Спасли. Именно благодаря науке и технологии продолжительность жизни увеличилась с начала прошлого века с 35—45 до 70—80 лет. Отрицать этого нельзя. Наука порождает риски, наука с ними и борется. Масштабность рисков привела к тому, что социальные функции науки и направленность ее деятельности претерпевают сейчас структурные изменения. До ХХ столетия она в основном была устремлена на разработку технологий, средств познания мира и средств его изменения. Это «опасное знание».

Ныне наука вынуждена все больше усилий тратить на то, чтобы еще и узнать, чем новые знания для нас обернутся. Она вынуждена выявлять риск в той или иной технологической схеме, оценивать его вероятность и выносить решение — то ли разработать методы контроля, то ли ограничить ее использование, то ли вообще запретить. Это знание «предупреждающее», которое может оценивать уже существующие технологические схемы и указывать на потенциальную опасность или выгоду того или другого направления исследований.

Вообще, современная наука, породив технологии управления собственной эволюцией, меняет форму организации научной теории. Знание включает в себя теперь не только объективные объяснительные модели, но и морально-этические нормы и принципы. Техногенная цивилизация прошлых веков развивалась под знаменем тезиса «К научному знанию неприменимы понятия Добро и Зло». Он оказался и неверным, и опасным — ученые вынуждены покинуть «башню из слоновой кости».

— Как известно, открытие антибиотиков породило эйфорию. Если бы тогда специалисты знали о нежелательных последствиях их применения, остановило бы это человечество?

— Специалисты знали! В тот момент было достаточно знаний, чтобы  понять, что антибиотики будут стимулировать процесс микроэволюции, то есть изменчивость микроорганизмов. Однако ввиду большого количества заболеваний, которые антибиотики  могли излечить, на это не обратили внимания. Аналогичный пример — Хиросима и Нагасаки. Неблагоприятные генетические последствия бомбардировки не были для ученых того времени тайной. Можно было прогнозировать и последующую гонку вооружений, и балансирование человечества на грани катастрофы.

Тем не менее бомбардировка Хиросимы и Нагасаки была осуществлена с благословения экспертов, которые подсчитали, что в ином случае война продлится еще несколько лет и потребует миллионов дополнительных жертв. Руководители, отдавшие приказ, риск считали оправданным, но этот шаг оказался необратимым. Число стран, обладающих ядерным оружием, продолжает расти. К США, России, Британии, Франции, Китаю присоединились Индия, Пакистан, Северная Корея, возможно, Израиль и Иран…

Выбор пути 

— Судя по существующим во многих странах запретам на опасные технологии, например на клонирование человека, развитое общество  уделяет этому аспекту все больше внимания.

— Хочу подчеркнуть: это характерно для государств со сформировавшимся гражданским обществом. Где существует выраженная система прямых и обратных связей между управляемыми и управителями,  где достаточно высок уровень знаний и культуры, который позволяет оценить доводы экспертов. Чтобы контролировать джинна высоких технологий, которого мы освободили из заточения, нужно ощутить себя субъектом некоей целостности, частью всего человечества. Представьте себе, что Аладдин был бы не один, а их было бы сотни, тысячи, и все вознамерились использовать джинна в целях собственного обогащения,  политической борьбы или военного подавления врага. Чем бы это закончилось? На Земле остались бы только джинн и бутылка.

— Какова в этом смысле ситуация в Украине?

— Будущее зависит от нашего выбора пути. Вариант первый — страна развивает собственную науку и технику. В таком случае нам нужны специалисты в перспективных областях науки и, соответственно, эксперты в области «предупреждающего знания». Если же мы изберем второй вариант, то есть станем страной, импортирующей науку и технологии, специалисты, хотя и в меньшей мере, все равно понадобятся — для использования новых технологий.

Станут нужны также эксперты, которые будут подвергать гуманитарной экспертизе приобретенные технологические средства – их нельзя принимать без учета социального контекста. Только один пример. Несколько лет назад у нас был принят закон о пересадке органов — как калька с законов, существующих в развитых странах Запада. И с этого момента в Украине достаточно долгое время не было ни одной операции по пересадке, поскольку по этому закону врач должен иметь письменное согласие ближайших родственников больного на использование трупного материала. При существующем у нас уровне недоверия между врачом и пациентом закон оказался принятым не вовремя и не в той форме, как нужно. Чужую культурную матрицу нельзя просто перенести на украинскую почву. И таких примеров немало.

— На ваш взгляд, к какому из названных вами вариантов развития Украина сейчас ближе?

— Хотелось бы быть оптимистом… Думаю, сейчас еще возможен и тот, и другой вариант. Выбор зависит от всего общества, в том числе от понимания ситуации и доброй воли наших политиков. Мы должны взять на себя ответственность за собственное будущее.