На фронте жизни
Капитан медицинской службы, начальник аптеки хирургического госпиталя Борис Мельниченко встретил весну 1945-го в Вене. Как приближали Великую Победу военные медики? Сегодня, через 65 лет, так важно и дорого каждое свидетельство, каждое живое слово о тех далеких героических годах.
Сейчас Борису Павловичу Мельниченко 91 год. Но о военных событиях он помнит и рассказывает в таких деталях, словно все было вчера. Негодует по поводу поведения некоторых своих командиров, больше заботившихся о собственном благосостоянии, нежели о судьбе и здоровье подчиненных. Благодарит людей, которые помогали ему выжить в труднейших ситуациях. Гордится, что с честью прошел все испытания, хотя ни разу не ходил в атаки и не стрелял по фашистам в упор. Он был обыкновенным фармацевтом, начальником госпитальной аптеки.
Фармацевтов готовили к войне
До конца выпускной сессии оставалось еще несколько дней, когда по радио прозвучало сообщение о нападении гитлеровской армии на Советский Союз. Для всех это было неожиданным и шокирующим. Но только не для выпускников Днепропетровского фармацевтического института. Уже с конца апреля военные с ромбиками в петлицах подробно инструктировали будущих фармацевтов, что от них требуется в случае войны.
— Нас строем выводили в ближайший парк и рассказывали, что делать, когда начнется война, — вспоминает Борис Павлович. — Говорили, что мы не имеем права уезжать куда-либо из города по собственной инициативе. Все были обязаны ждать команды из военкомата. Так что мы прекрасно знали, к чему следует готовиться. И когда в воскресенье 22 июня я включил утром в общежитии радио, то по одной только интонации и двум-трем словам, сказанным Молотовым, сразу понял: война началась.
Несмотря на всеобщий ажиотаж (в первый же день в городе началась паника, были разграблены многие магазины и склады), выпускники сдали последние экзамены и получили дипломы. Б.П. Мельниченко — с отличием. Через месяц его призвали в армию и направили в 959-й стрелковый полк Южного фронта начальником медицинского снабжения. Его служба фактически началась с отступления. Оставив Днепропетровск и Верхнеднепровск, полк медленно продвигался в сторону Белой Церкви. Оружия практически не было. Все имущество погрузили на подводы, а люди шли рядом. Колонна растянулась на несколько километров. По той же дороге и в том же направлении, обгоняя их, ехали грузовики, доверху нагруженные тюками с одеждой и мебелью. На одном из них возвышался огромный черный рояль. А в кабинах рядом с водителями сидели военнослужащие, занимавшие высокие посты.
— Гораздо разумнее было бы использовать эти грузовики для переброски войск, — с негодованием вспоминает ветеран. — Ведь если бы у нас был транспорт, мы могли приехать на позиции быстрее, окопаться, занять оборону и встретить врага как полагается. А так пришлось передвигаться со скоростью черепахи. Потом узнали, что параллельно с нами двигались и передовые части противника. Они оказались под Киевом гораздо раньше нас.
Во время отступления начальник медснабжения подхватил жестокую инфекцию, попал в госпиталь и долго лечился. А когда выздоровел, был направлен уже в другую — 46-ю армию ІІ Украинского фронта. Он стал начальником аптеки хирургического полевого подвижного госпиталя (ХППГ) армии и оставался в этой должности до конца войны.
Лекарства заменила… кровь
В 1943 году армейский госпиталь оказался неподалеку от Днепропетровска, в селе Одарьевка. К тому времени советские войска перешли в наступление, поэтому медсанчасть на одном месте долго не задерживалась. Нередко бывало так: только медики обоснуются, привезут раненых с предыдущего места дислокации, развернут аптеку, как поступает приказ сворачиваться и двигаться дальше, на Запад. Так произошло и в Одарьевке. Большинство раненых и всю госпитальную обслугу на грузовиках перевезли в другое село, до получения особых распоряжений остались лишь Мельниченко с его аптекой и около 20 тяжелораненых, которых нельзя было транспортировать.
Вскоре поступил новый приказ: срочно свернуть аптеку и догонять госпиталь. Упаковывая аптечные запасы, Борис Мельниченко отбраковал небольшую партию крови, предназначенной для переливания, — заканчивался срок ее годности. Он доложил об этом начальнику 2-го хирургического отделения госпиталя капитану Логинову и спросил, что делать с этой кровью, можно ли ее уничтожить. Реакция капитана удивила и заставила изрядно понервничать начальника аптеки.
— Заходим мы в палатку, где лежали тяжелораненые, — вспоминает Борис Павлович. — Логинов пошел вдоль искалеченных людей, возле каждого останавливался и говорил, глядя в глаза, ужасные вещи: ты умрешь к вечеру, ты — через пару часов, а ты — завтра. Я готов был застрелить его за такую жестокость, потому что многие действительно были на волосок от смерти. Но, закончив этот странный обход, капитан обратился уже ко всем раненым. Он заявил, что есть единственный способ для спасения — выпить по флакону человеческой крови.
После такой «артподготовки» раненые согласились. Мельниченко очень переживал, однако спорить со старшим по званию, а тем более запретить это, он не мог. Однако через пару дней все, кто выпил кровь, стали чувствовать себя гораздо лучше, и их смогли без особого риска перевезти на новое место, где расположился госпиталь. Самое главное — никто из тех солдат действительно не умер. Кровь, пусть и просроченная, спасла им жизнь и помогла встать на ноги.
Человек-лаборатория
В 1944 году хирургический полевой передвижной госпиталь вместе с 46-й армией находился на территории Венгрии. Шли тяжелейшие бои, раненых было очень много, а лекарств не хватало. Однажды Мельниченко сообщили, что на станции Эрчи отступившие немцы бросили эшелон, в составе которого — вагоны с лекарственными препаратами и перевязочным материалом, костылями, гипсом, несколькими рентгенаппаратами. Начальник аптеки ХППГ решил, что не стоит ждать милостей от кого бы то ни было. Он отобрал по табелю все, что было необходимо для госпиталя и аптеки. За трехлитровую бутыль с латинской надписью «Spiritus absolutus» «нанял» проходивший мимо станции пустой грузовик и вернулся в расположение своей части с горой добра. По правилам все обнаруженные лекарства необходимо было отправить на исследования в лабораторию, чтобы убедиться в их безопасности. Но на это могло уйти целых 3 месяца. А в госпиталь поступали все новые и новые раненые, страдали и погибали из-за недостатка лекарств, хоть они и лежали рядом.
Капитан Мельниченко принял нестандартное решение: все конфискованные лекарства испытывать на себе. Взял амбарную книгу, расчертил ее. В одной графе записывал название препарата, в другой — норму приема, в третьей — результат. Испытания проходили в присутствии медсестры и санитара госпиталя. Через несколько часов, убедившись в безопасности того или иного лекарства, начальник аптеки передавал всю партию для лечения раненых.
Однако инициатива, как известно, наказуема, и Мельниченко едва не попал под трибунал. Один из офицеров написал на него донос, по которому армейское начальство устроило серьезное разбирательство. Но в итоге его даже похвалили за то, что взял на себя ответственность и обеспечил продуктивное лечение раненых. Кляузу порвали на глазах у доносчика, и на этом все закончилось.
Это был не единственный случай, когда, заботясь о пополнении госпитальных запасов, начальник аптеки рисковал не только своим здоровьем, но и жизнью. Однажды ему пришлось отправиться чуть ли не в логово врага, чтобы раздобыть один из самых дефицитных в то время препаратов — сильный антисептик сульфидин. Для нужд госпитальной аптеки его выдавали на центральном аптечном складе раз в месяц, всего по 50—100 граммов. Приходилось экономить. Когда советские войска вошли в Будапешт, Мельниченко попросил у начальства разрешения сходить в разведку на знаменитый фармацевтический завод.
В городе еще стреляли, но завод работал, словно и войны не было. Сильно рискуя, Мельниченко вступил в переговоры с персоналом, который никак не хотел понимать, что ищет советский военный. В итоге его все же отвели на склад и выдали аж 30 килограммов нужного препарата. В госпитале он торжественно распределил чудо-лекарство между отделениями, и этого хватило до конца войны. Теперь все раненые без проблем получали антисептик, поправлялись гораздо быстрее, а некоторым он буквально спасал жизнь.
Дорогой трофей
Начинал войну Борис Павлович рядовым, а закончил в звании капитана медицинской службы. За добросовестную службу награжден орденом Отечественной войны ІІ степени, а победу встретил в Австрии.
Майским утром он шел по красивой улице в Вене, любовался архитектурой. Вдруг прочитал на одном из зданий, что это дом Иоганна Штрауса. Безумно захотелось посмотреть, как жил великий композитор.
Борис Павлович вошел в дом. Стояла тишина, никого не было видно. Он заметил в комнате фисгармонию и стал одним пальцем наигрывать «Выходила на берег Катюша». Вдруг в стене открылась дверь, которую сразу трудно было заметить. Мужчина средних лет тревожно спросил на немецком: «Что вы хотите?» Мельниченко сначала растерялся, потом ответил тоже по-немецки: «Я очень люблю музыку Иоганна Штрауса». Мужчина попросил подождать, а сам скрылся за дверью.
«Все, сейчас вернется с автоматом и пристрелит меня», — подумал Борис Павлович. Через несколько минут дверь снова распахнулась, и мужчина протянул непрошеному гостю… ноты, сказав, что это самое дорогое, что он может подарить почитателю таланта Штрауса. А ноты были не простые — на них сохранилась дарственная надпись с автографом великого композитора.
Мельниченко после войны привез эти ноты в Днепродзержинск, хранил несколько лет, а потом отдал знакомому скрипичному мастеру. Тогда он даже не задумывался, насколько ценным был его австрийский «трофей».
